Он родился в Одессе, вырос в Ялте, три года служил матросом на Северном флоте. Хотел писать стихи для взрослых. Ушел в детскую литературу, как он сам говорит, “из-за советской власти”. Надеялся стать благополучным писателем. Долго не получалось. Писал сценарии к мультикам. Мультики (“38 попугаев”, “Котенок по имени Гав”, “Попался, который кусался” etc.) гремели на всю страну, автора по имени не знал никто. В годы застоя создал новый жанр литературы – “Вредные советы”. Публиковался в самиздате. Издаваться стал после 1992 года. Написал “Вредные советы для непослушных бизнесменов”, “Книгу о пище для вкусной и здоровой женщины”, “Сказку с подробностями”, “Противные задачи”, “Ненаглядное пособие по математике”… Придумал науки Папамамалогия, Конфетоедение, Вритература, Схлопотаника…
Это все он – писатель, сценарист, насмешник и постмодернист, умный, ироничный, тонкий Григорий Остер.
10 октября 2010 года Григорий Остер будет гостем Литературного салона Аллы Дехтяр.
В начале нашей беседы перед встречей в Чикаго я спросил у Григория Бенционовича, какую фразу или “вредный совет” он бы хотел увидеть в качестве эпиграфа к интервью. В ответ услышал:
– Я бы хотел спросить себя: “Когда же ты сядешь писать книги, которые уже придумал?”
– А есть такие?
– Конечно. И немало.
– В одном из интервью я прочел, что ваша мама была библиотекарем и ваше детство прошло среди книг. Что вы читали тогда?
– Моя мама познакомила меня с музыкой русского языка. Я еще лежал в колыбели, а она читала мне наизусть Пушкина, Лермонтова… Мне говорили, что мое первое в жизни слово было матерное. Мама пела мне колыбельную: “Ветра спрашивает мать, Где изволил пропадать…” Кто-то ее отвлек, она спела: “Ветра спрашивает…” и замолчала. Я приподнял голову в кроватке и четко сказал: “Мать”!.. Как всякий ребенок, я читал сказки и классику. В основном, русскую и советскую классику в детской литературе. Потом, когда подрос, читал все подряд. В шестидесятых выходили собрания сочинений, и я “глотал” их одно за другим: Чехова, Вересаева, Куприна… Когда мне в руки попала книга Пастернака с предисловием Синявского, я узнал, что есть ТАКАЯ поэзия. Конечно, огромное влияние на меня, как и на все поколение, оказывала выходившая в те времена “Библиотека фантастики”. Несомненно, Стругацкие… У меня два любимых писателя: Достоевский и Дюма. По-своему они равны. Я думаю, что эпопею про мушкетеров можно читать каждые пять-семь лет и каждый раз находить там что-то новое.
– Как получилось, что вы стали детским писателем?
– Я не устаю повторять, что мы должны благодарить советскую власть, партию и цензуру за замечательную детскую литературу, которая была в Советском Союзе. В силу того, что талантливые люди не могли издавать произведения для взрослых, они уходили либо в переводчики, либо в детскую литературу. Все детские писатели, если их расспросить, признались бы вам, что они никакие не детские писатели. Они бы сказали, что вынуждены быть детскими писателями. Чуковский, Маршак, Заходер, Сапгир, Берестов, Коваль… – можно перечислять до бесконечности. И я, если бы не советская власть, в жизни бы не пошел в детскую литературу. Писал бы, как в юности, стихи для взрослых, как мне хотелось. Я стал детским писателем в силу сложившихся обстоятельств. А потом мне это так понравилось, стало так приятно работать с детьми, что к взрослой литературе я уже не вернулся. Взрослых можно “надуть”, а детей не обманешь. Если ребенку скучно, он зевает над книжкой и не будет ее ни слушать, ни читать.
– Но ведь цензура в детской литературе ничем не отличалась от цензуры во взрослой! Она тоже бушевала.
– Еще как! По десять лет не издавались мои книги. За весь период советской власти у меня не вышло ни одной книги в твердой обложке с картинками. Мои книги были брошюрами, а настоящие книги стали издаваться после 1992 года. Понадобилось время, чтобы художники нарисовали к ним картинки.
– Значит, ваш уход в детскую литературу не был уходом в легкую жизнь?
– Я-то думал, что будет легкая жизнь. Я вырос в Ялте, закончил школу в 1966 году и пошел служить матросом на Северный флот. Когда через три года вернулся, увидел, что разгромлено все: и “Новый мир”, и другие московские журналы, и даже уральский “Байкал”, который напечатал “Улитку на склоне” Стругацких. Все было скошено… Заработать себе на жизнь писанием стихов можно было только в том случае, если стихи были на две темы: про любовь и про партию, причем, под любовью имелась в виду любовь к партии. Никаких других тем существовать не могло! А поскольку ничего другого, кроме как писать, я в жизни делать не умел, то я подумал, что вот научусь я писать милые детские книжки, и все будет хорошо. Я смогу, не кривя душой и не совершая подлости и гадости, тихо и мирно писать. Но не тут-то было!.. Моя первая детская книга начиналась со слов: “Однажды в Африке случился ремонт”. Мне приписали всякие ужасные политические вещи, сказали, что я имел в виду Анголу, а в то время у Советского Союза были какие-то проблемы с Анголой.
– Вы боролись с Советской властью?
– Я не был диссидентом, но я писал правду про отрицательных персонажей. А начальство в этих персонажах узнавало себя. Ведь и Сталин, и Гитлер – это все частные случаи Кащея Бессмертного… Мне сильно помогали мультфильмы. Когда вышла моя первая книга “Про Слоненка, Мартышку, Удава и Попугая”, по ней был сделан мультфильм. Он стал чрезвычайно популярным. Тогда в Советском Союзе были писатели, которых все знали по именам. Они были на телевидении, в газетах, но никто не знал, что они написали. Я относился к другому типу. Все знали, что я написал, все видели мои мультфильмы (“Котенок Гав”, “38 попугаев”), но никто не знал, что это я написал, потому что никто не читал титры. Но редакторы знали! Когда потом они требовали, чтобы я вычеркивал какие-то фразы из книг, я говорил: “Вот вы меня вычеркиваете, а Брежнев с внуками, наверное, тоже смотрит мультфильмы по моим книгам. Я ему пожалуюсь”. Из-за популярных мультфильмов у меня был определенный статус.
За два дня до нашего разговора умер режиссер фильма “38 попугаев” Иван Уфимцев. Григорий Бенционович вспоминает:
– Талантливый был человек. Мой первый режиссер. А мультипликатором “38 попугаев” был великий Норштейн. Ему тогда не давали запускаться с его собственным фильмом, и Уфимцев взял его к себе мультипликатором. Норштейну удалось создать совершенно замечательных персонажей. У меня в сценарии написано: “Удав лежит, подложив под голову хвост, как роденовский мыслитель”. Норштейн это увидел и получился совершенно новый, неожиданный персонаж, который пользуется хвостом, как рукой. Слоненок, Мартышка, Удав и Попугай – это не четыре разных персонажа. Они все вместе являются одним ребенком. В каждом ребенке есть что-то от каждого из них. Если слишком много от Попугая, получается какой-нибудь Ленин. Если слишком много от Удава, получается мудрый человек, не очень приспособленный к жизни. А вот все вместе, гармония в четырех персонажах – она и дает настоящего человека. Я благодарен Уфимцеву, что он взял мой сценарий. Его не хотели принимать. На “Союзмультфильме” говорили: “В мультипликации нужен конфликт, кто-то должен за кем-то гнаться, добро должно побеждать зло. А тут ничего не происходит, все стоят и разговаривают. Таких фильмов не бывает и быть не может”. Оказалось, что бывают и могут.
– Но с “Вредными советами” все было по-другому. Они долго ходили в самиздате.
– Да, “Вредные советы” ходили в самиздате, люди знали их наизусть. Это именно вредные советы, которые могли родиться в стране Советов. Все давали друг другу полезные советы, а я давал вредные. “Если вы еще не твердо В жизни выбрали дорогу И не знаете, с чего бы Трудовой свой путь начать, Бейте лампочки в подъезде, Люди скажут вам: “Спасибо”, Вы поможете народу Электричество сберечь.” Люди не верили, что это я написал, потому что знали стихи как всем известные анекдоты.
– Я где-то читал, что ваш первый вредный совет появился в журнале “Колобок”…
– Тогда я еще не знал, что это вредный совет. Это было стихотворение “Храбрый повар”: “Если ты остался дома без родителей один, Нужно в папины ботинки вылить мамины духи, Бросить в суп, который мама приготовила с утра, И варить с закрытой крышкой ровно семьдесят минут. Что получится – узнаешь, когда взрослые придут”. Потом я понял, что сочинил вредный совет. Я чрезвычайно горжусь тем, что создал новый жанр. Сегодня в этом жанре работает огромное количество людей. Если заглянуть в Интернет, там только ленивый не пишет вредные советы. На все случаи жизни. Как сонеты.
– Мне нравится ваша фраза: “Вредные советы – прививка от глупости”.
– Это только взрослые думают, что дети будут советы исполнять, а дети все прекрасно понимают.
– Когда вы сочиняли “Вредные советы”, вы вспоминали себя в детстве?
– Да. Когда я начинал писать, у меня детей не было, и я писал с себя. Я помнил, чего бы мне хотелось, и пытался все это выразить.
– Как отличается восприятие “Вредных советов” двадцать лет назад и сегодня?
– “Вредные советы” воспринимают по-разному. Например, у меня есть такой совет: “Учись растегивать крючки и платьице снимать, Не говори: “Мальчишка я, и платьев не ношу”, Никто не знает, что его в дальнейшей жизни ждет, Любые знанья могут нам понадобиться вдруг”. Когда я это писал, я имел в виду, что вот вырастет мальчик, женится, будет помогать жене раздеваться. Но мне даже не могло прийти в голову, что мой совет можно использовать совершенно по-другому. Я был потрясен, когда увидел этот совет на сайте трансвеститов. Он у них там был как эпиграф…
– Возможен ли перевод “Вредных советов” на другие языки?
– Сначала нужно перевести вредные советы на другой менталитет. “Если вы гуляли в шапке, а потом она пропала, Не волнуйтесь, маме дома можно что-нибудь соврать, Но старайтесь врать красиво, чтобы, глядя восхищенно, Затаив дыханье, мама долго слушала вранье. Но уж если вы наврали про потерянную шапку, Что ее в бою неравном отобрал у вас шпион, Постарайтесь, чтобы мама не ходила возмущаться В иностранную разведку – там ее не так поймут”. Когда мы сидели с переводчиком и пытались перевести этот совет на английский язык, ни один вариант не подошел. Американская мама не будет ругать ребенка за потерянную шапку. Я спрашиваю переводчика: “Хорошо, а если это будет новая зимняя куртка?” “Тогда, может быть, мама что-нибудь и скажет.” Получается так: “Если вы гуляли в новой зимней куртке, а потом она пропала, то можно соврать, только надо врать красиво…” И дальше: “Но уж если вы отдали свою новую зимнюю куртку тому, кто собирает вещи для помощи жаркой Эфиопии, постарайтесь, чтобы мама не отправила туда же и новые хоккейные коньки, потому что для экономического подъема в Эфиопии твоей зимней куртки будет вполне достаточно”. Вот как нужно переводить “Вредные советы”. Не с языка на язык, а с менталитета на менталитет. Довольно сложно…
– Боюсь, совершенно невыполнимая задача.
– Я пытался найти талантливого американского писателя, который бы смог с моей помощью при созданном подстрочнике (ему для этого не надо знать русский язык) создать “менталитетный” перевод, а потом перевести его именно на американский язык, который хорошо понимают и знают американские дети. А я бы перевел его произведения на русский язык. Мое имя обеспечивало бы тиражи здесь, а его – там. Но пока я не нашел такого писателя.
– В конце 90-х годов Михаил Эпштейн и Александр Генис включили вас в список “Кто есть кто в русском постмодернизме”. Как вы относитесь к определению вас в постмодернисты?
– Я пытаюсь делать новые вещи. Моя лучшая книга “Сказка с подробностями”, о которой идет речь в упомянутой вами статье, действительно написана как некий гипертекст, хотя в то время у меня и компьютера не было. Я пытался создавать для детей произведения, где ребенок мог бы сам работать с текстом как с некой формой, подходить к тексту с разных сторон. Я не знаю, называется ли это постмодернизмом, но мне удалось сделать в этой книжке то, что до меня не делали.
– Как вы относитесь к творчеству Даниила Хармса? Мне кажется, вы продолжаете его линию в русской литературе.
– Моя схожесть с Хармсом заключается в том, что он писал для взрослых, делал попытки спастись и уйти в детскую литературу, чтобы там себя сохранить. Мне это удалось, а Хармсу, к сожалению, – нет. Слишком уж жесткий был в его время тоталитарный мир. Его сразу раскусили и не дали спрятаться в детской литературе… Нет, я пишу не абсурдистские произведения. В них все совершенно четко и логично. Это взрослому в моих произведениях видится абсурд, а дети сразу находят связи между предметами и мыслями, которые я им показываю. Дети ведь, в отличие от взрослых, гениальны все. Маленький ребенок в один-два года овладевает языком, он выдает совершенно неожиданные решения разных задач, а постепенно, подрастая, у него, как говорят, “поднимается уровень шума”. Взрослый считает, что он уже знает, как устроен мир, а для ребенка любое, даже непонятное и несуществующее слово, несет в себе образ. Он слышит слово “электрификация” и представляет себе какую-нибудь даму, которая “по проволоке идет, как телеграмма”. Дети гениальны. Я пишу свои книги для гениев.
– Когда вы воспитывали своих детей, вы читали им свои советы?
– Конечно. Я ставил эксперименты на своих несчастных детях, мучал их, читая разные варианты, а они мне что-то подсказывали. У меня был такой совет про учителей: “В горчицу булку накроши и чайной ложкой съешь, И будешь знать, как горек хлеб твоих учителей”. В первом варианте было слово: “солонка”. Моя дочка Маша сказала: “Какая солонка? Горчица!” Когда мой сын, который несколько дней назад уехал учиться в Нью-Йоркский университет, был маленьким и злился на меня, он говорил: “Мне не нравится ни один твой вредный совет”. Он меня так хотел обидеть. А его самый любимый вредный совет звучит так: “Тебя обидел кто-нибудь, Тебе не повезло, Пойди и сделай что-нибудь Кому-нибудь назло”. Конечно же, ребенок, который услышит этот вредный совет, не пойдет делать кому-то что-то назло, а просто в следующий раз, когда у него такие чувства возникнут (а такие чувства возникают иногда у каждого человека), он легко сумеет с этим справиться и улыбнется, вспомнив мой совет. Он получил “прививку” моим советом.
– У вас есть цикл книг “Наука на всю жизнь”. Там вы придумали такие “науки”, как Папамамалогия, Конфетоедение… Что это – пародия на учебники?
– В общем, да, конечно. Если бы мир оставался таким, какой он есть (а когда мы жили в те времена, нам казалось, что все навечно и что наши дети будут продолжать мучаться в том мире, в котором мучались мы), мои пародии давали бы людям немножечко тепла и спасали бы их от тех наук, которые им пытались привить в советской школе. Но поскольку, к счастью, все это закончилось, мой цикл так и не развился. У меня лежат недописанные книги еще очень многих наук: Хваталгебра – о том, как надо хватать, а то не хватит; Вритература… Самое первое величайшее произведение в литературе очень короткое: “Я больше не буду”. А второе величайшее произведение создали одновременно два человека. Звучит оно так: “Он первый начал”. Это всегда вранье. Может показаться, что только один врет, но всегда, во все времена, во всех ситуациях оба начинают первыми. Серьезный предмет Схлопотаника. Каждый должен знать, где, когда, от кого и в каких ситуациях может схлопотать. Это все действительно науки, а не просто шуточки. У меня должно было быть их значительно больше, а пока вышли только Папамамалогия – наука о взрослых; Квартироведение и Конфетоедение.
– Вы упомянули о сыне, который поступил в Нью-Йоркский университет. Теперь Америка станет для вас ближе, и вы будете сюда почаще наведываться.
– У меня в Америке есть читатели. Я очень благодарен родителям, которые, несмотря на то, что уехали и, может быть, как страшный сон хотели забыть то, что было с ними в Советском Союзе, тем не менее сохранили русский язык в своих детях. Я давно хотел создать Орден русского языка, который бы вручался тем родителям, бабушкам, дедушкам, которые, живя за рубежом, сумели воспитать двуязычных детей, для которых русский язык так же важен, как и тот язык, на котором они общаются с окружающими сверстниками.
– Я думаю, на предстоящую встречу к вам придут как раз и бабушки с дедушками, и родители, и дети. Как вы собираетесь построить ваше выступление?
– Это сильно зависит от того, кто придет. У меня заготовлено несколько сценариев. Если придет больше детей, я буду говорить и читать одно. Если будет больше взрослых, – другое.
– Напоследок, если можно, еще один вредный совет для наших читателей.
– Я скажу не вредный совет, а фразу великого детского писателя, которую в нашей семье (и я думаю, во многих других семьях тоже) мы очень часто повторяем и которую вам, живущим в Чикаго, не приходится произносить. А звучит эта фраза так: “Мы не в Чикаго, моя дорогая”. Я всегда завидовал жителям Чикаго, которым не надо говорить эти слова.
– Ждем вас с нетерпением, Григорий Бенционович. Скоро и вам не придется говорить эти слова. До встречи в Чикаго!
Nota bene! Встреча с Григорием Остером состоится 10 октября 2010 года в 6 часов вечера в Литературном салоне Аллы Дехтяр в помещении Computer System Institute по адресу: 8950 Gross Point Road, Skokie, IL 60077. Справки по телефону – 773-275-0934.
Сергей Элькин,
Фотографии к статье:
Фото 1. Григорий Остер
Фото 2. Григорий Остер со своими книгами
Фото 3. Обложка DVD с фильмом “38 попугаев”
1 thought on “Григорий Остер: “Я пишу свои книги для гениев””